«Цена ошибки должна быть высокой»

Глубокое понимание жизни своего региона – уникальное достоинство сотрудников региональных компаний, которое нередко остается невостребованным на фоне стандартных полевых задач. Если удается задействовать такой капитал, выступая, в качестве публичного эксперта, это скорее удача, чем закономерный итог работы. Руководитель ярославской компании «Хи-Квадрат» Евгений Голубев производит впечатление человека, у которого это получается: он участвует в разработке планов развития города, активно высказывается о региональных проблемах и не боится критиковать сложившийся порядок вещей. С Евгением мы поговорили о том, как он выстраивал свой бизнес, как ему удается быть востребованным региональным экспертом и что мешает Ярославлю стать «европейским» городом. 

Как получилось, что исследования стали вашей профессией?

В 1993 году, накануне апрельского референдума, когда на всенародное обсуждение вынесли вопрос о доверии президенту Ельцину, при областной администрации было решено создать отдел социологии. Но специалистов или хотя бы людей, которые имели к этому какое-то отношение, в регионах тогда не было. Даже в столице не хватало социологов, поскольку вузы – в то время еще в первую очередь московские – их выпускали не настолько много, как требовалось уже на тот момент.

Однако надо было с чего-то начинать, и мне сказали: «Этим будешь заниматься ты», – и назначили начальником только что возникшего отдела социологических исследований. Пришлось начинать с нуля, погружаться в литературу. Я очень много читал. Слава богу, тогда уже литература по опросной социологии была.

Мы набрали интервьюеров и методом многочисленных проб и не менее многочисленных ошибок смогли создать вполне эффективную структуру, работающую по всему региону. Когда в 1997 году я ушел с госслужбы, механизм работал как часы. В то же время стало понятно, что подобную работу можно переводить на какие-то коммерческие рельсы и на этом зарабатывать.

Нужно сказать, что интервьюеры, которые работали с нами в девяностых, отличались скрупулезностью и повышенной ответственностью, потому что держались за ту работу, где платили деньги. И качество данных на тот момент было существенно выше, чем даже сейчас, когда мы имеем различные системы контроля, планшеты, звукозапись и т. д.

Если говорить о каких-то конкретных результатах исследований того времени, что сегодня кажется вам любопытным и удивительным? Или, может быть, оно сразу казалось удивительным – еще тогда.

Ну, например, в те «смутные» 90-е, когда вся страна была «на нервах», я был удивлен, обнаружив, что в сельских районах нашего региона – Брейтовский, Некоузский районы – люди были гораздо спокойнее, чем жители областного центра, несмотря на то что и доходов, и перспектив у них было куда меньше. Горожане не переставая жаловались на жизнь и критиковали власть, да так, что приходилось их успокаивать во время интервью, а людям из глубинки как-то удавалось жить в гармонии с природой и с собой. Тогда мне показалось, что они просто определили для себя некую допустимую возможность существовать в этом мире, отстранившись от всех экономических, политических и социальных катаклизмов. Они как будто уходили во внутреннее добровольное изгнание.

Есть еще один любопытный случай того времени, не связанный напрямую с исследованиями. В 1996 была большая кампания по выборам президента Бориса Ельцина. Все органы власти были заточены на поддержку его кандидатуры. Борис Николаевич тогда приезжал в Ярославль, и мне даже посчастливилось с ним побеседовать, поскольку я готовил эту встречу. И я был поражен, насколько все-таки его телевизионный образ чудного выпивающего человека отличался от того, что видишь в живом общении. Он сумел на раз-два «развести» всю нашу заводскую элиту, которая считалась у нас умной и грамотной. Ему понадобилась всего лишь пара фраз: «Ну-ка, ведите ко мне сюда министра финансов!» И, обращаясь к министру: «Ну что, Владимир Георгиевич*, поможем заводам Ярославской области льготными кредитами?». Министр финансов стал озираться по сторонам, не зная, что ему сказать. Вздохнул глубоко и сказал: «Поможем». И все директора заводов были куплены двумя этими фразами и пошли в цеха объяснять, за кого надо голосовать.

Расскажите чуть подробнее, как все-таки состоялся этот переход от работы в социологическом отделе администрации к созданию собственной компании?

В 1997 году мы с группой коллег уволились из областной администрации, создав собственную коммерческую структуру – Аналитический центр LEANCOR. В рамках этой структуры среди отцов-основателей кто-то занимался клиентами, кто-то аналитикой, кто-то рекламой. Я занимался полем – тогда это было самое востребованное направление. Потом был жуткий экономический кризис 1998 года, а затем были думские выборы 1999-го, которые по сути нас подняли как коммерческую структуру, занимающуюся социологическими и маркетинговыми исследованиями. В 2000-х годах было создано специализированное агентство МИЛОР, в рамках которого проводились исследования лакокрасочного рынка России и СНГ. Ярославль тогда считался столицей лакокрасочного производства России, и у руководителей компаний «Ярославские краски» и «Русские краски» были большие амбиции по захвату рынков строительных и авторемонтных красок. И рынок этот нужно было изучать. В итоге часть отцов-учредителей ушли работать в структуры ярославских лакокрасочных гигантов, часть создали свои коммерческие структуры, часть ушли работать на госслужбу в команду губернатора Сергея Вахрукова, часть вообще уехали жить и работать за границу. Так из основателей компании я остался один, но за это время подросли новые кадры. Они подхватили эстафету поколений и сильно выросли профессионально и статусно. Сейчас мои бывшие интервьюеры-полевики, Екатерина Гайдамака (исполнительный директор компании «Хи-квадрат») и Елена Федорова (руководитель звонкового центра CallAge), по сути, сами определяют политику компании. А я так, занимаюсь социологией в свое удовольствие.

А сколько сейчас сотрудников работает в вашей компании?

Три-четыре года назад мы перевели всех в штат, решили: чтобы спокойно спать, работаем вбелую и платим все налоги. В конце 2019 года нас было 98 человек – это пик численности, а сейчас чуть поменьше. Понятно, что большая часть – это операторы кол-центра, а менеджерский состав сейчас – человек пятнадцать.

Если говорить о портфеле проектов, примерно какая доля из них социально-политические опросы, а какая – маркетинговые?

Если говорить про 2020 год, социально-политические заказы составляли процентов семьдесят. Но прошлый год не очень показательный, потому что было много политических событий, включая общероссийское голосование по поправкам к Конституции, различные выборы и прочее. А вот маркетинг в первые пять месяцев просто замер, компании долго соображали, что делать, продумывали стратегии. Потом произошел взрывной рост, и во втором полугодии соотношение заказов стало примерно пятьдесят на пятьдесят. А в последние месяцы соотношение скорее в пользу маркетинговых проектов.

Вы связываете увеличение маркетинговых заказов с тем, что предприятия внутри региона оживают после первых волн пандемии, адаптируются к новым условиям?

Да. Однозначно оживает пищепром, внезапно вернулись «Ярославские краски», с которыми мы уже несколько лет не работали. Пандемия заставила предприятия думать о новых способах существования. Например, тем же «Ярославским краскам» года два-три назад даже в голову не приходило торговать своей продукцией в интернете, а сейчас доля продаж онлайн у них растет. Это не только их касается. Другие строительные материалы в этом сегменте растут. Люди видят, что через цифровые платформы и соцсети можно и нужно продвигать свой товар.

А как ваша компания пережила нынешний кризис? И какой из предыдущих – 1998-й, 2008-й, 2014 годы – оказался для вас наиболее ощутимым?

Самый тяжелый кризис был в 1998 году. У нас была куча договоров, но заказчики просто не платили. А когда прошел августовский обвал – в 3,5 раза доллар взлетел, – заплатили сразу все: заказчики поняли, что копить эти деньги на счетах у предприятий смысла нет, это уже совсем другие деньги. У нас в компании люди в большинстве своем все равно приходили работать, даже когда стали возникать задержки зарплаты. По одной простой причине: они знали, что мы рано или поздно расплатимся. И как только деньги у нас появились, мы моментально со всеми рассчитались. Лично я в 98-м году зарплату тоже восемь месяцев не получал, жил подработкой в качестве журналиста местной газеты. И мне многие завидовали, потому что у меня можно было перехватить денег, – наша газета платила, в отличие от остальных компаний. Ничего более жуткого в своей жизни с точки зрения экономических последствий, чем кризис 1998 года, я в своей жизни не видел, и очень надеюсь, что уже больше не увижу.

А кризис 2020 года – он был страшен вначале, когда было слишком много непонятного. Но нас выручили телефонные опросы. Свой звонковый центр мы очень быстро, в течение трех недель, перевели на удаленку. Запрос-то на социологию как раз был, потому что именно социальные катаклизмы рождают необходимость глубокого познания внутренних социальных процессов. И поскольку спрос был, то прошлый год мы прожили относительно спокойно.

Насколько нам известно, плавный переход на удаленку в вашей компании начался еще до экстренных событий прошлого года...

Да, пандемия только ускорила этот процесс. И как показала практика, удаленка не несет каких-то существенных потерь с точки зрения организации и качества работы. Более того, когда пик пандемии прошел, мы так и остались в этом режиме: у нас сейчас только 15% сотрудников работают в офисе. Люди не теряют время, добираясь до рабочего места. Ярославль, конечно, не Москва, но экономия полутора – двух часов на дорогу туда и обратно существенно повысила результативность работы наших операторов.

В исследовательском сообществе встречаются очень разные люди: одни с большим уклоном в академию, другие – в бизнес, третьи – в публичную социологию или в общественную деятельность. Как бы вы могли определить себя?

Сложный вопрос. Объясню почему. Имея свой бизнес, я должен зарабатывать и для себя, и для тех, кто поверил мне и пришел сюда работать. Но временами получается так, что не всегда интересы бизнеса стоят на первом месте. У меня до сих пор присутствует так называемый исследовательский зуд, ведь по первому образованию я историк, кандидат исторических наук. Хотя мне 54 года, и вроде бы, пора успокоиться…

Бывает, приходит заказчик, у которого либо денег не хватает, либо он не понимает, что вообще хочет. И я начинаю объяснять: этим методом вообще не надо делать <исследование>, вы просто потратите деньги впустую или получите результаты, которые приведут вас в еще больший тупик. Иногда приходится за свой счет расширять и анкету, и исследовательскую программу, брать новые сегменты.

Таких заказчиков было много в конце 90-х – начале 2000-х, они вообще не понимали, зачем эта социология, маркетинг… Сейчас другая тенденция. В крупные компании стали приходить молодые люди, которые хорошо владеют английским языком, знают основы маркетинга, но не очень представляют, какой результат должен быть на выходе. И это большая беда! Уровень образования нынешних выпускников вузов существенно ниже, чем еще 15–20 лет назад. Я вижу, как они пишут – в мессенджерах, почте, как излагают основные мысли... Снижается уровень квалификации и вообще уровень ответственности. Рано или поздно эта молодежь будет выходить на какие-то ведущие позиции, соответственно уровень принятия конечных управленческих решений будет падать. Это глобальная проблема всей российской экономики. И это моя боль – не столько социолога, сколько гражданина РФ.

Продолжая критическую линию... В своем блоге «Клуб социологов» вы пишете о дефиците адекватности в современном российском обществе. Что вы имеете в виду, и если разбираться, то где и когда этого дефицита адекватности не было?

Как раз в 90-х годах, как мне кажется, адекватности на уровне принятия решений было больше. Наверное, тогда были такие экстремальные условия, в которых людям приходилось тщательно взвешивать, обдумывать, выбирать решения. А сейчас цена ошибки стала ниже.

Пандемия вроде бы должна была стать серьезной возможностью переоценки – но не стала. Поменялись тренды – народ ушел в цифровизацию. Но это же способ существования, а не само существование. Цена ошибки должна быть высокой. Надо рассматривать не одно и не два проекта решения, а три – четыре, внимательно подходить к каждому: видеть плюсы и минусы, учитывать риски и возможности. А у нас эти решения управленческие зачастую принимаются под эмоциональным воздействием...

В процессе подготовки мы не только внимательно почитали «Клуб социологов», но и нашли на YouTube записи ваших интервью с мэром Ярославля. Такой «доступ к телу» имеют далеко не все журналисты. Как вам это удалось?

Это была вовсе не моя инициатива. Меня попросили это сделать. Видимо, потому что я давно живу в Ярославской области, знаю людей, умею задавать правильные вопросы. Но была и другая причина: 2019 году я курировал разработку программы социально-экономического развития Ярославля на 2020–2025 годы. Я выступал своеобразным модератором между семью тематическими группами – от архитектуры до благоустройства и социальной политики. И я в силу этой своей модераторской позиции был, наверное, единственным человеком, который владел всей информацией сразу и в то же время не работал в мэрии. То есть такой независимый эксперт. Правда, в тех моих интервью с мэром, которые выложили в YouTube, многое порезали, сгладили острые углы, потому что вопросов у меня всегда было много, и не все приятные.

А как получилось, что вы курировали создание программы социального развития региона?

Это вопрос доверия, как вы понимаете. Можно не состоять в «Единой России», но быть неравнодушным, пытаться мыслить адекватно и, как сейчас говорят, быть в теме – тогда тебе начинают доверять. Тем более при нынешнем дефиците профессиональных опытных кадров среди муниципальных служащих в регионах. Ведь толковому госслужащему сегодня в провинции карьеры не сделать, проще уехать в столицу.

Видимо, и по этой причине, в том числе в последнее время, численность населения Ярославля стала снижаться. Люди стали уезжать?

Здесь не одна причина. Не забывайте: у нас демографическая яма. Стало меньше мигрантов приезжать в связи с пандемией. И… да, наиболее способные, квалифицированные и отчаянные стали уезжать. Тот, кто не уехал, сидит на низкой зарплате. Количество уезжающих увеличивается, потому что они не видят здесь каких-то длительных перспектив. Это касается и экономики, и политики. У нас в регионе все управленцы в нынешнем правительстве – в основном выходцы из Москвы, там ярославцев нет, местные работают только на рядовых должностях. Поэтому наши уезжают в Москву, другие регионы и работают там. На мой взгляд, достаточно успешно.

У вас есть возможность высказать свое мнение по тому или иному вопросу публично. Своеобразной трибуной служит ваш «Клуб социологов». Как появился этот проект?

Появился случайно. Так вышло, что 2014 году, или даже чуть раньше, у нас в регионе убили всю независимую прессу. СМИ стали либо квази-, либо просто государственными. Высказать свою точку зрения стало негде. Я сделал «Клуб социологов», потратив на это энное количество временных и денежных ресурсов, и он сразу стал читаемым. Еще я предполагал предоставить возможность высказываться экспертам – умным, грамотным в своих отраслях людям, тем, кто мог аргументировано излагать свою позицию. Но на практике оказалось, что далеко не все такие эксперты охотно шли к нам. Сильны опасения – никто не хочет критиковать власть. С этой точки зрения в какой-то момент я почувствовал, что мой проект зашел в тупик. А вот сейчас я вижу некоторое оживление, хотя читать его стали меньше, но мне кажется, это в том числе и проявление глобального тренда: людям более интересен видеоконтент.

Как городское экспертное СМИ «Клуб» не получился, по сути, он остался моим авторским проектом, и я там размещаю только то, что интересно лично мне.

Надо сказать, что тематический разброс у вас достаточно широк: от зубных имплантов до…

Мне действительно интересны разные сферы жизни. Но с определенного момента я перестал писать о каких-то своих социологических «находках». Сейчас меня больше беспокоит судьба города. В 2010 году был тысячелетний юбилей Ярославля. У нас были очень хорошие темпы развития и региона, и города – любо-дорого смотреть! Было ощущение, что Ярославль постепенно превращается в хороший среднеевропейский город, где есть инфраструктура, где есть сфера досуга, развлечений, где есть все, что нужно современному горожанину, чтобы чувствовать себя уютно. Но вот уже с десяток лет идет противоположный процесс, и пока не очень понятно, обратим ли он. У нас было много иностранных инвестиций, промышленные технопарки открывались, они приносили новые технологии, квалификации, учили людей, вокруг себя обустраивали жизнь. А сейчас этого по понятным причинам нет. И мне кажется, вот об этом надо писать!

По публикациям в «Клубе социологов» видно, что вы много путешествуете, и не только по нашей стране. Наверное, через призму этого опыта особенно больно смотреть на происходящее в Ярославле.

Да. Но, по моим ощущениям, Ярославль еще не потерял окончательные шансы стать европейским городом. Для этого надо разворачивать политику очень серьезно, почти на 180 градусов. Когда у нас разбитые дороги, уезжает самая талантливая молодежь и не видны перспективы развития региона, становится понятно, что нужно что-то менять. Первое, что приходит в голову, – надо менять подход к управлению. Нужно больше самостоятельности, больше проактивности, больше инициативы. Кстати, у части промышленной элиты это есть, но этого очень мало в структурах региональной и муниципальной власти.  Здесь также нужны активные люди, которые будут взаимодействовать с теми же директорами промышленных предприятий, с федералами, с инвесторами. Сейчас у нас бизнес сам по себе, власть сама по себе, а надо, чтобы они действовали совместно. Как ни крути, но худо-бедно деньги в стране есть. Есть госкорпорации с большими деньгами, есть российские миллиардеры, готовые крупно финансово вложиться. Есть, наконец, китайские инвесторы, которые, например, совсем недавно пришли в Тулу с промсборкой автомобилей из Поднебесной. Мне кажется, нынешняя региональная власть просто не хочет, может быть, даже где-то побаивается   активно работать с новыми инвесторами по одной простой причине: может прилететь окрик из Москвы. У нас же не любят тех, кто высовывается. Меж тем, именно те губернаторы, которые пытаются вести себя активно и инициативно, добиваются успеха (совсем недавно это были Калужская и Белгородская области, сейчас это Тульская и Калининградские области). Наши же власти считают, что работают на госслужбе. Причем не на службе Ярославской области, а на федеральной. Создается впечатление, у нынешних руководителей принцип работы такой: инициатива наказуема, что скажет Москва, то и сделаем, а сами генерировать никаких идей не будем.  Так сказать, меньше знаешь – крепче спишь.

С одной стороны, Вы активно включены в общественную жизнь города, с другой – выступаете критиком местных властей. Нет ли здесь противоречия?

Вполне реальное противоречие. С одной стороны, как мне кажется, я понимаю, что надо делать, а с другой стороны, я бессилен, я не вижу реального способа реализовать это. Потому что вся структура современной российской власти такова, что в принципе на уровне региона, города не нужны люди, которые могут что-то создавать и оставлять после себя некое наследие. Им нужно выполнение четких директив сверху.

Публично я мало выступаю с критикой властей, это контрпродуктивно. Говорить о наболевшем лучше во время личного общения, например, когда встречаемся с тем же мэром или с кем-то из правительства области.

Я ведь понимаю, что меня зовут в экспертные советы вовсе не потому, что кому-то хочется больше сделать для ярославцев, – зовут набросать идей, а там видно будет. Но даже если из той программы, которую мы написали для города, будет реализована пара-тройка конкретных вещей, я уже испытываю гордость – потому что я это предложил. Если бы не предложил, то этого точно не было бы. Если мы такими маленькими шажками будем идти вперед, может быть, как-то и сделаем мир чуть лучше.