Постапокалиптическая красота случайной выборки

Поводом к интервью с Инной Полянской стало событие, лежащее за рамками опросной индустрии, но, как оказалось, в границах тех маршрутов и тех тропинок, по которым движутся сотрудники и Партнеры ФОМ в ходе реализации общенациональных выборок. В конце апреля на YouTube вышел фильм журналиста и видеоблогера Юрия Дудя «Колыма – родина нашего страха», ставший весьма резонансным событием в общественной жизни страны. К моменту написания этого материала фильм набрал более 13 млн просмотров. Как оказалось, один из героев фильма, историк и общественный деятель, основатель домашнего музея ГУЛАГа Иван Паникаров из райцентра Ягодное, совсем не случайный для Колымского края человек, однажды случайно попал в случайную выборку ФОМ при проведении опроса МегаФОМ (Георейтинг). От людей, не погруженных в тонкости добычи социологических данных, часто можно слышать вопрос: «Да кого вы там репрезентируете в ваших опросах! Кто вообще соглашается отвечать?! Наверное, только люди, находящиеся на обочине жизни, у которых полно свободного времени!». Между тем, в сообществе Партнеров ФОМ хорошо знают, что законы случайной выборки работают неумолимо, и в сочетании с мастерством интервьюеров, умеющих установить и поддержать контакт с респондентом, обеспечивают охват самых разных социальных и территориальных страт. Мы связались с Инной Полянской, расспросили об ее опыте общения с магаданским историком и вообще о проведении опросов на Крайнем Севере и на обезлюженных территориях.

Инна, расскажите о том, как и в рамках какого опроса вы попали в село Ягодное и познакомились с историком ГУЛАГа Иваном Паникаровым – героем фильма про Колыму?

Я перед началом нашего разговора хотела бы сказать одну принципиальную вещь. Мои регионы северные, и я не один раз соприкасалась с этими местами, хоть и в формате командировок, после которых возвращаюсь в свой дом, в более комфортный климат. И меня предпринимаемые сегодня попытки переоценки действий Сталина просто повергают в шок. Одобрение сталинской политики лично для меня страшно. Потому что одно дело сидеть на диване и рассуждать об этом как о чем-то абстрактном, а другое дело – побывать на Колыме, и вдохнуть этот воздух, ощутить этот пробивающий насквозь холод своей кожей и своим нутром. Немножко приблизиться к состоянию тех людей, которые были там. Так что фильм Дудя мне очень близок, понятен, и всё, о чем он там говорит, я ощутила и примерила к себе. Это страшно.

А климат вы считаете решающим для понимания сущности ГУЛАГа?

Я допускаю, что это может звучать неубедительно, как некоторая претензия очевидца, но я рекомендую всем, кто пытается понять сущность сталинской мобилизационной экономики, съездить на Колыму, и побыть там некоторое время. Дудь правильно сделал. Может быть, холод и не решающий момент в понимании ГУЛАГа, но точно не последний.

Расскажите, пожалуйста, о герое фильма и вашем респонденте.

В поселке Ягодном, о котором говорится в фильме, я впервые побывала четыре года назад. Последний раз я была там в прошлом году. Он еще больше пришел в упадок по сравнению с тем, что было в первую поездку. Магаданская область умирает, к сожалению, как и многие места в России.

И именно в первую поездку, проводя опрос в рамках МегаФОМа, я оказалась, как и Дудь, в гостях у Ивана, в его квартире-музее ГУЛАГа. Недалеко от Ягодного был поселок Эльген. У Ивана очень много экспонатов оттуда. Эльген сейчас мертвый – до моего приезда, лет десять назад, там заморозило дома. Тот, кто на Севере жил, понимает, о чем идет речь. Если происходит коммунальная авария, если она в -55, то всё: людей эвакуируют, систему восстановить уже невозможно. Видели, как Дудь в фильме подбрасывает кипяток в воздух, и тот опускается замерзшими хлопьями?

Рядом с Эльгеном была женская зона. Это зона особого содержания, туда ссылались жены военачальников и просто высокопоставленных людей. Их помещали в неотапливаемые бараки. Многие были беременны, и роды происходили прямо там же, в бараках. Новорожденные замерзали… Фактически этих женщин туда вывозили умирать.

Для того, чтобы понять всё это… Такой пример. Хожу, опрашиваю. Май, -4, кругом снег беленький, на улице очень тепло, я расстегнулась, шапку в кулак. Садится солнце. Я выхожу на улицу, чтобы перейти из подъезда в подъезд, и чувствую, что уши буквально сворачиваются. В Ягодном раньше была гостиница, но в тот мой приезд ее уже не было. Остановиться переночевать мне было негде. Отправили меня как раз мои респонденты в администрацию. Я пришла туда и говорю: «Мне негде ночевать, я интервьюер ФОМ». И глава поселения отвечает: «А вы приходите ко мне». Она меня пригласила. После того, как я окончила опрос, я ей позвонила, и она говорит: «Приезжайте». Я с этими свернутыми ушами приезжаю, говорю: «Что-то так холодно стало, я так замерзла, когда солнце село». А она мне говорит: «Ну конечно! На улице -45». Вот такой перепад температур.

О? Это практически как на Луне. Там днем на солнце +120, а когда солнце заходит, сразу почти -200 становится.

Тут не так, конечно, но тоже огромная разница температур в определенное время года. И я попала как раз в такое время.

Про Ивана. Зашла к этому респонденту, он очень приветливо ответил на все вопросы анкеты. Пробыла у него достаточно долго, после интервью он мне показал свою квартиру, рассказывал про лагеря. Больше всего меня потряс лагерный фонарь. Я не знаю, почему, не могу объяснить. Все остальные экспонаты как-то не запомнились, стерлись в памяти, а лагерный фонарь – он запомнился. Закрываю глаза и вижу этот треугольничек света, ветер, и скрипящий фонарь.

Он висит на ветру, туда-сюда качается...

Да. Теперь у меня прочная ассоциация: Сталин, лагерь на Эльгене и этот лагерный фонарь.

Это респондент случайно попал в выборку или вам его рекомендовали как наиболее общительного и разговорчивого местного жителя?

Попал случайно. Я просто позвонила в дверь. Он человек очень доброжелательный, открытый, после опроса – полная экскурсия, абсолютно полный рассказ. И я очень долго потом вспоминала этого человека, потому что всё, что он делает – это исключительно его энтузиазм. А потом увидела в фильме.

Я так понимаю, это не сильно населенное место? Сколько человек там живет?

В мой последний раз – год назад я была – там уже практически никого не оставалось. В фильме несколько раз показывают разрушающийся дом культуры в городе Мяунджа в 200 км от Ягодного вглубь континента. Очень символичная картинка, хорошо иллюстрирует ситуацию с уходом жизни из этих мест. Когда я была в Мяундже, дворец культуры (там даже не дом культуры, а дворец) был еще не таким разрушенным. Вся эта ампирная лепнина, фрески, всё это еще было более-менее целым. То же и с Ягодным. На самом деле когда-то это был очень большой поселок. Действительно был городского типа.

Рядом с Ягодным находится город Сусуман. Это золото, это крупнейшая золотодобывающая компания в Магаданской области. А там, где золото, там где-то рядом и уран. Все прекрасно знают, что на Колыме добывали уран, это ни для кого не секрет. В Сусумане выглядываешь из гостиницы, мне даже показывали вдалеке эти шахты, где предположительно уран.

Если говорить об угасании жизни, то и Сусуман – это просто ужас в плане того, что там было, и во что это превратилось сейчас. Просто всё гибнет, приходит в абсолютный упадок. До распада СССР население города было 18 тысяч человек, сейчас – менее пяти.

Притом, что вы говорите, там деньги, там золото. Они не могут поддержать как-то инфраструктуру, чтобы там приятнее работалось и жилось? Там все-таки люди живые находятся.

Если раньше в Сусумане очень была развита инфраструктура, то сейчас я могу предположить, что в условиях рынка более тщательно рассчитывается себестоимость, и вполне возможно, что вахтовый метод оказывается для собственников ресурсодобывающих компаний более выгодным, чем содержать школы, детские сады и тому подобное.

Действительно, вахтовый метод – это совсем уже другой уровень инфраструктуры. Достаточно каких-нибудь бытовок, если так можно назвать строения, выдерживающие температуру в -55 градусов.

Да, все это может быть более рентабельным. И даже, может быть, вахта – это более честно: временно, так уж временно. Потому что ощущение временности не покидает даже людей, живущих там постоянно.

Но, естественно, то, что было раньше, в советские времена, жители вспоминают с ностальгией. Огромные заработки, прекрасно всё развито. В соседней Мяундже были даже тепличные хозяйства, которые отапливались водой с электростанции. И всю Магаданскую область они снабжали плодоовощной продукцией. Сейчас огурцы там китайские, которые сегодня купил, а назавтра, если не успел съесть, они превращаются в неприятную слизистую субстанцию за 700-800 рублей/килограмм.

У меня один вопрос, поскольку я лично не видел никогда воочию какие-то рудименты этой гулаговской машины. Мне кое-что непонятно. Дворец культуры, который там был и руины которого показывает Дудь, это какого периода постройка, и что там за контингент жил, для которого государство раскошелилось на дворец культуры?

Энергетики. Там была теплоэлектростанция. Плюс как раз рядом Сусуман, золотодобыча. Было для кого строить. Это всё послевоенный период.

Я расскажу еще про поселок Синегорье. Это тоже Ягодинский район, поселок городского типа, но на самом деле город. Синегорье – это уже другая эпоха, это семидесятые годы. И тоже, во что превратилось сейчас это Синегорье… Первый раз, когда я туда попала, я уснула в дороге. Проснулась, когда мы уже въезжали  Синегорье. Еду и озираюсь по сторонам, говорю: «Это что?». Абсолютно разрушенные дома, абсолютно мертвый город, практически Припять. Там сейчас лишь несколько заселенных домов – я была год назад. И тоже у меня абсолютно непередаваемые ощущения.

В первый мой приезд гостиница была еще цела. Пятиэтажная гостиница советских времен, красные ковры, вручную полированные двери – когда-то это считалось особым шиком. И в номере моем был инкрустированный столик. Сюжет – быт северных народов: оленеводы, нерпа. Семидесятые.

Легла спать. С утра выглядываю в окно. У меня в голове одна картина – то, что я ожидаю увидеть, – а вместо этого я вижу, что это центр города, кругом дома – пятиэтажки, девятиэтажки – и все мертвое. Людей почти нет. А те, кто встречается – из прошлого.

Ты понимаешь, что ты попал в настоящий Советский Союз с его зданиями, с его людьми, с их менталитетом. Потому что это всё бывшие комсомольцы, которые приехали по «комсомольским путевкам». А из молодежи сейчас только энергетики, это тоже физики-лирики, тоже очень необычные люди. Если молодые, то это, в основном, мужчины. Семью не везут, как правило – приезжают только сами. Я люблю Синегорье за его обезлюженность, несмотря на то, что первый визит меня поверг в ужас.

И люди. Люди в разговорах бесконечно возвращаются к тому, как здесь было, что здесь было. Когда-то это был действительно процветающий город. Они говорят: «Представьте, по два рейса в день только из Москвы садилось». Это какая полоса должна была быть, насколько всё было развито! А потом в Синегорье, как они говорят, случилась беда. Начался рынок. Многим пенсионерам сейчас предлагают переселиться в Магадан, а они не хотят, потому что они говорят «здесь у нас всё». Но жить там весьма тяжело.

В прошлом году я поселилась – в отсутствие гостиницы – в четырехкомнатной квартире. Мой сосед по этой импровизированной гостинице был энергетик из Мяунджи. Мы с ним подружились, потом телефонами обменялись. Он осетин или чеченец, очень приятный молодой человек с Кавказа. Он в своих двух комнатах, я – в своей половине. И в квартире тоже советский шик, шик семидесятых годов. Просто перенос во времени.

Поэтому всё это и вызывает такие двойственные эмоции – и приятно, и грустно одновременно?

Да, я встречаю этих людей, и понимаю, насколько они отличаются от людей современных. Очень отличаются. Я в гостинице пошла в душ, а душ у нас такой в детском саду был, когда поддон отделан кафелем, темно-коричневым. «Метлахская плитка», по-моему, называется. То есть, даже не поддон, а углубление сделано из этой плитки. Это тоже семидесятые годы.

Если говорить про фильм Дудя, то одно дело смотреть, не побывав там, а другое дело – твое ощущение, твое внутреннее состояние, когда ты там находишься. Абсолютная переоценка всего, просто с ног на голову. У меня такое было после того, как я в Чечне впервые побывала. Есть регионы, которые особенно влияют на твое внутреннее состояние, это бывает просто потрясение.

Я поражен вашим рассказом, а если это видеть собственными глазами, то я даже не представляю, какие ощущения.

А если еще осознавать, что ты при -55 стоишь!

Не могу представить.

Или как я один раз выехала из Магадана в Сусуман. Февраль-месяц – страшное время на Колыме, и началась снежная буря, я не помню, как она точно называется: не буран, не пурга, как-то по-другому у них называется. Я вытягиваю руку, и понимаю, что руку я просто не вижу от снега. Такой плотности идет снег, что ты себя не видишь. У Дудя тоже есть про снежную пыль.

А на чем вы перемещаетесь по Магаданской области? Вот когда вы въезжали в эти покинутые пространства в Синегорье, это что было: рейсовый автобус или машина?

Это была маршрутка.

Ничего себе!

Я между городами и на самолете летала. Мы посчитали, что самолет ненамного дороже, но по времени получается, что я экономлю, потому что если ехать из Магадана в Сусуман, то это от 20 до 16 часов. Зависит еще от погоды.

Ого! 16 часов! Между городами в рамках одного региона.

Регион – это абстракция. Решили как-то, что лучше самолетом. И я полетела на Ан-28 – это маленький самолет, который летит относительно невысоко, у него такая большая обзорность. Летишь над этими сопками… Это просто потрясающе!

Ведь это можно продавать как туры, острота ощущения, наверное, такая у человека, что за нее некоторые, уверен, готовы были бы заплатить! Такой тезис хочу добавить. Вы сказали, что комсомольцы ехали на энтузиазме, по «комсомольским путевкам». Это были люди, у которых вся жизнь впереди. Почему бы не потратить какую-то часть этой жизни и молодой энергии на такие романтические вещи! Но ведь сейчас ровно то же самое происходит на Западе. Бросил клич Илон Маск: «Кто полетит на Марс? Но учтите, что обратно мы вас не вернем – только туда, только в один конец». И сразу полмиллиона человек добровольцами вызвались лететь. Вот она, молодая энергия! И мы думаем, что был «развитой социализм», беззастенчивая эксплуатация трудящихся государством за копейки. И в условиях современного индивидуализма нам это кажется бесчеловечным: гнать людей в такие условия. Но нам не кажется бесчеловечным гнать людей на Марс, где не только перепад температур от -200 до 200 градусов, но еще и воздуха нет. Похоже, что всё зависит от контекста, в который вписаны те или иные призывы, те или иные проекты. От смысла, вкладываемого молодыми энтузиастами в то или иное начинание. И нет никакого «объективной» бесчеловечности того или иного предприятия – всё в головах людей.

Я на эту тему много думала в своих поездках по пустеющим местам. Вот иллюстрация. В прошлом году, чтобы попасть из Ягодного в Синегорье, мне нужен был автобус, а он ходит раз в три дня. И нужно было доехать до Дебина. Если вы откроете карту, всё увидите. Я доехала до Дебина, там я стояла, ждала часа два-три, а потом попутку поймала. И вот я стояла, ждала автобус или попутку до Синегорья и, поскольку я знала, что солнце садится, сейчас температура упадет, исходя из моего предыдущего опыта, я немножко начала волноваться. Кстати, там же я видела одну из разновидностей северного сияния – четыре солнца!

Да, это называется гало. Гало-эффект, как в социологии.

Да. Точно, гало. В итоге я благополучно уехала, всё в порядке. Но пока я стояла в Дебине, там не автовокзал, а будочка, павильончик, который отапливается очень хорошо. Я стою, то зайду, то выйду. Стоять там невозможно – ужасное зрелище, всё выкрашено синей краской, все разрисовано, все в семечках, чипсах и т.д. И периодически туда приходят стайки подростков. И поскольку я стою, жду, я с ними разговорилась. Говорю:

– Девчонки, а что вы сюда ходите?

Они рады были поговорить. Отвечают:

– А куда еще ходить?!

– Ну, может у вас в школе кружки есть, секции?

– Есть какой-то кружок.

– Ну а после него чем заняться?

И вот они ходят в этот павильончик страшный, сидят там, и это у них «клуб по интересам», «место встречи». Понимаете! Если те комсомольцы росли в созидании, они видели, как всё улучшается, растет, и это придавало смысл их труду, их жертвам, то эти дети растут в разрушении. И помню, тогда я стояла, и меня эта мысль озарила, и я пришла в ужас, потому что это дети, не способные созидать. Они выросли в тот период, когда всё становилось хуже и хуже.

Я думаю, что «неспособные» – неправильное слово, просто «не знающие пока, что можно брать и созидать». Созидательную энергию человека не убить, наверное, ни концлагерем, ничем. (Кроме, пожалуй, мобильных устройств с соцсетями.) Они потом вырастут, выйдут в мир, увидят, какой этот мир богатый бывает…

Богатый мир они не могут увидеть. Вот весь их путь – пятиэтажка, павильончик, умирающий диспансер, где работают их родители и получают весьма скромную зарплату (в Дебине располагается диспансер – прим. ред.). Ведь это не Москва, даже не Подмосковье. Мы говорим о совершенно других условиях.

Взять то же Синегорье, там у них есть бассейн. Когда-то это был огромный бассейн, это тоже был целый дворец спорта. Сейчас уже не так. И эти дети, которые живут там – они видят это бесконечное разрушение. Ощущение тоски – его никуда не деть, а для детской неокрепшей психики это достаточно губительно.

Да. Пока вы не упомянули детей, которые там заложники де-факто, эта тяжесть всеобщего разрушения не так сильно чувствовалась. Все-таки взрослые, которые приехали туда, они, во-первых, приехали по своей воле, а во-вторых, знают, что бывает по-другому. А другое дело, когда ты родился там, для тебя это данность, для тебя это и есть жизнь…

Хотя с другой стороны, бывает и по-другому. Бывает, что эти люди получают квоту: можно выехать из Магаданской области в то же Подмосковье. Они выезжают, живут какое-то время «на материке» (так это называется на Колыме), а потом возвращаются обратно. И я встречала таких людей, они говорят: «Вроде, казалось, что здесь плохо, а выехал туда – там оказалось еще хуже».

Как социолог я должен быть беспристрастным, и оценок никаких не давать, но это что-то похожее на стокгольмский синдром, когда заложник прикипает душой к тем, кто держал его в заложниках.

Если вернуться к фильму Дудя, там тоже есть что-то подобное. Несмотря на то, что с людьми Сталин и государство так поступили, они почему-то скучают, и одобряют то, что было, говорят, что всё было не так уж и плохо.

Это, видимо, такая черта человека. Сейчас тебе плохо, но потом ты будешь это вспоминать с ностальгией.

А у меня места запоминаются по каким-то необычным ощущениям, которые они дают. Думаю о каком-то регионе, и то, что моментально приходит в голову, с тем он у меня и ассоциируется. Например, на Дальнем Востоке – Кавалеровский район, где у них заповедник махаонов. И я пришла в одно место очень интересное – шахтерский поселок. Там я набрела на заброшенный стадион, где сталинские скульптуры, трибуны, и всё это уже заросло бурьяном. Вообще, мне кажется такие места очень энергетически сильные. По крайней мере, для меня. И этот огромный стадион. У меня камера была с собой плохая: сколько я там ни бегала, ни фотографировала – ничего не получилось. Меня этот стадион потряс! Еще день был яркий, очень сильная влажность, солнечно – было лето. Я выхожу со стадиона – огромные лужи, песок, и махаоны облепили землю, они пьют из этих луж. Ковер из махаонов!

Какая красота! Бывает же такое.

Наверное, есть какой-то термин, определяющий это все – «постапокалиптическая красота».

Да! Пожалуй, я его вынесу в заголовок, действительно красиво – «постапокалиптическая красота».

И посреди этой красоты порой пролегают маршруты наших интервьюеров. Бывает, люди говорят: «Я оказался там случайно», а тут ты оказываешься посреди этой красоты действительно случайно – благодаря случайной выборке.

«Постапокалиптическая красота случайной выборки!» – вот он заголовок.

Будем надеяться, что действительно "пост-" – что всё апокалиптическое, всё худшее уже позади.

Будем! Спасибо за вашу историю.