«Мы должны быть светскими священниками»

Мы продолжаем серию интервью с Партнёрами ФОМ, и публикуем беседу с Инной Полянской, нашим Партнёром из Казани. Большинство Партнёров ФОМ – региональные компании, для которых фомовские опросы общественного мнения – всего лишь часть пакета заказов, в который входят и маркетинг, и поля других крупных полстеров. Но есть и такие Партнёры, для кого проекты ФОМ являются основным и даже единственным заказом. Оставаясь юридически независимыми субъектами, они становятся почти полноправными участниками полевой команды ФОМ. Инна как раз такой Партнёр. С ФОМ она сотрудничает с конца 90-х, и партнёрство это часто выходит за пределы организации опросов: на онлайн-инструктажах Инна помогает нашим полевым менеджерам разбирать и решать проблемы интервьюеров из разных регионов. Мы поговорили с ней о том, как вышло, что она берёт заказы только у ФОМ, какие наблюдения о людях и профессии интервьюера ей удалось сделать за более чем 20 лет работы в поле и как ей пришлось задабривать чукотского сотрудника ФСБ эчпочмаками.

Расскажите, как получилось, что вашей профессией стало опросное дело?

Я в школе немножечко занималась журналистикой, и даже были мысли занятие это превратить в профессию. Но эту идею пришлось оставить из-за очень большого конкурса на факультет. Совершенно случайно мне попалась на глаза газета, кажется, «Аргументы и Факты», где была описана профессия интервьюера. Я решила, что это как раз то, что нужно, – брать интервью мне очень нравилось.

Так же случайно выяснилось, что в организации, где работает моя подруга, требуются интервьюеры. Я пришла туда в 1998 году простым интервьюером, потом выезжала бригадиром, спустя какое-то время уже сама руководила проектами.

Марат Сахабутдинов (Партнёр ФОМ из Татарстана – прим. ред.), с которым мы тогда работали, сразу же предупредил, что профессия сложная и опросы придется делать даже у оленеводов на Крайнем Севере, куда только на вертолётах добираются. Но сложно мне не было вообще, а было жутко интересно! И у оленеводов очень хотелось побывать. И это действительно удалось, правда, спустя несколько лет.

В Кировской области, где я делала «Пенту», мне приходилось на «калоше» – это что-то типа баржи – переплывать на другую сторону реки Вятки. Это казалось приключением! Мне нравилось встречать разных людей, нравилось душевное общение с ними. Именно этого я ждала от работы. Мне хотелось нескучной, интересной жизни, и я её получила

Как-то однажды, приехав с «Пенты», налила себе кружку горячего чая – замерзла; включаю программу «Время», тогда я еще телевизор смотрела, и слышу: «…по данным Фонда "Общественное мнение"…» И озвучивают данные опросов из предыдущей «Пенты». И в тот момент меня буквально переполнили чувства: радости, гордости, собственной значимости, причастности к масштабному и очень важному…

Как складывались ваши отношения с ФОМ и как так получилось, что вы сотрудничаете только с нами?

Ещё в самом начале своей карьеры, так обычно говорится, я, будучи интервьюером, уже выполняла работу для ФОМ. Потом в моей жизни был период, когда всё надоело, пришли определённые разочарования, я решила эмигрировать из страны и уехала в Грецию. Но через полгода позвонила подруга и сообщила, что ФОМ предлагает работу в качестве супервайзера. Мне нравился ФОМ, и к тому времени я уже достаточно много работала с ним. Поэтому тут же прилетела в Москву, а дня через три-четыре была уже в Сыктывкаре, в Республике Коми, где планировалось запустить сразу несколько фомовских проектов.

В ФОМе я была занята очень плотно: и в качестве интервьюера, и бригадиром, выезжала как консультант, когда шли большие поля, большая выборка. И всегда работать было комфортно. Был период, когда я пыталась сотрудничать с другими компаниями. В сравнении с ФОМ они очень сильно проигрывали.

Отношения с ФОМ – это совершенно другие отношения, другой уровень: товарищеские, даже дружеские, когда понимают ценность личности и с уважением к этому относятся. В моём представлении именно такими должны быть деловые отношения между партнёрами.  Поэтому мне интересна работа именно с ФОМ.

Я понимаю, что рабочий процесс состоит не только из приятных моментов. Мои интервьюеры тоже работают давно, и они прекрасно знают, что я могу быть жёсткой, отчитать крепко иногда. Так же и с ФОМ. Однако хороший внутренний стержень в отношениях не позволит их испортить.

Большинство наших Партнёров – региональные компании, которые чаще всего имеют в штате «регулярных» интервьюеров. Как устроена ваша работа?

У меня есть своя база интервьюеров из разных регионов, есть постоянные люди, которые делают «Пенту» и «мегаФОМ». В конце апреля, например, в Пензенскую область выезжала бригада женщин-интервьюеров из Кирова, из Удмуртии, из Ижевска, ещё одну я привлекла из Тюмени. Один интервьюер – она находилась в Белоруссии на тот момент – специально вернулась, чтобы участвовать в этом проекте. У нас дефицита кадров нет. На ФОМ работают всегда и с удовольствием. Те, кто работает у меня, знают, что получат достаточно приличные деньги. Я поддерживаю приемлемый уровень заработной платы за счёт экономии на чём-нибудь другом. Например, у меня нет своего офиса. Со всеми, кто у меня задействован в фомовских проектах, я знакома лично, потому что выезжаю в эти регионы. Хотя задания они получают удалённо.

Приходит интервьюер, мы заключаем с ним договор. Есть менеджер, который непосредственно общается с ФОМ, ведёт расчеты по каждому работнику. Если очень большое количество договоров – подключается ещё один менеджер. Финансовые вопросы удалённо решает бухгалтер, он в Тюмени.

Поиск и качественная подготовка интервьюеров – большие проблемы для многих исследовательских компаний. По рассказам наших полевиков, вы будто бы справляетесь с этими задачами легко и непринужденно. Поделитесь опытом. Вот как, например, вы набираете людей на «мегаФОМ»?

Бывает по-разному. Например, приезжаю в регион, беру коробку конфет, торт и иду, например, в местное статуправление. Там прошу порекомендовать хороших интервьюеров, знакомлюсь с ними, смотрю, как работают. Потом подтягиваются их знакомые. Чтобы удержать людей, нужны всего лишь две вещи: стабильная работа и хорошая зарплата – тогда дефицита в интервьюерах не будет. К сожалению, в последнее время мы ощущаем некоторый дефицит этой стабильности.

Работают мои бывшие респонденты. Проводили как-то опрос по финансовому поведению, наши стандартные вопросы: о доходах, на что хватает этих денег и т. д.  В одной квартире девушка Катя рассказала, что у неё двое маленьких детей, пособие крошечное, и живут они на пенсию восьмидесятилетней бабушки: вот сегодня есть чем кормить детей, а завтра уже нет. Я пошла в магазин, накупила продуктов, пришла к ней и говорю: «Катя, будешь у меня работать?» Она отвечает: «Буду!»  И вот работает.

Экзитпол в прошлом году был – так подошли люди из избирательной комиссии и попросились на работу. Правда, они нас сначала не хотели пускать, и пришлось с ними жёстко и принципиально побеседовать. А потом вдруг мой номер у интервьюера попросили, захотели тоже на опросах поработать. Я не стала отказывать.

С одним из своих лучших интервьюеров я познакомилась в Сургуте, в гостинице, она была моей соседкой по комнате. У меня работает мама одной нашей оперной дивы, мама известного российского киноактера.

Правда, что с новыми сотрудниками вы вместе ходите по маршруту какое-то время?

С теми, кто у меня работает, особенно на «Пенте», на опросы мы часто ходим вместе. Тем более если это абсолютно новый человек. Для нас это привычная практика: например, в Удмуртии у меня есть бригадир, которая тоже ходит со своими интервьюерами и теми, кто хочет у нас работать.

По первому адресу мы заходим вдвоем с интервьюером, говорю респонденту: «Извините, это стажёр, вы не против?»  Опрашиваю сама. Если новичку всё понятно, в следующей квартире я уже молчу, но в случае ошибки тут же могу поправить, извинившись перед респондентом. А дальше я за дверью, бывает, стою страхую или этажом ниже. Учу девочек не стесняться говорить о том, что они только учатся работать. Обычно люди к этому относятся с пониманием.

Когда мы куда-то выезжаем бригадой, то вечерами после возвращения из поля обязательно часа по два обсуждаем, как прошёл день, кого встретили, как опросили и т.д. Это важно! Особенно для начинающих интервьюеров. Ведь это обмен опытом.

Что, с вашей точки зрения, значит быть хорошим интервьюером?

Наверное, умение вести себя спокойно, подбирать нужные слова, чтобы замотивировать любого респондента на общение, – это главный навык хорошего интервьюера. Ты с человеком должен быть на одной волне, и эту волну, исходящую от него, должен моментально поймать. Необходимо дать понять, что ты в курсе его проблем, ты такой же человек, как и он.

Мы должны быть светскими священниками. Вот такое выражение я слышала. Это значит, ты не просто пришёл и опросил – ты человеку должен помочь. С кем-то посмеялся, с кем-то погрустил, кому-то посочувствовал, кого-то поддержал добрым словом.

У меня был случай в Республике Коми. Звоню в квартиру, открывает мужчина, из-за его спины выглядывает жена. Говорю, как обычно: «Социологический опрос, хотела бы поговорить именно с мужчиной». «Он вам ничего не сможет ответить, он же ненормальный», – отвечает жена. Как оказалось, у мужчины после инсульта речь нарушена. А в остальном человек абсолютно адекватный, и мы с ним очень хорошо поговорили. Потом уже, когда закончила опрос, рассказала ему, что у моего дяди был очень сильный инсульт, с палочкой ходил. Но восстановился, и даже на работу вернулся. А дядя у меня главный судмедэксперт по огнестрельному оружию в Татарстане. Смотрю, у этого мужчины слезы в глазах. «Вы знаете, – говорит, – мне никто никогда не говорил, что у меня всё будет хорошо, спасибо вам большое!»

Чаще, конечно, интервьюеров сравнивают с психологами, чем со священниками, но ваша метафора производит сильное впечатление. Но у разговора о психологическом компоненте профессии есть и другой важный аспект – работа интервьюера очень психологически трудная, особенно если попадаются проблемные респонденты. Какие советы вы даёте своим работникам в этом случае?

Да, бывает, выходит человек и, даже не выслушав твоего объяснения, начинает орать... Если интервьюер почувствовал что-то неладное, надо извиниться, придумать какую-то отговорку и уйти, заходить в дом не надо. Иначе можно попасть в неприятную ситуацию. Убедилась на собственном опыте. Однажды в Красной Поляне, будучи ещё неопытным работником, зашла в квартиру. Очень неприятный мужчина закрывает у меня за спиной дверь на замок… Внутри пожилая мать и лежачий брат-инвалид. В такие минуты мозг начинает работать активно. Мне говорили, что я очень похожа на местную знаменитость, телеведущую новостей. «Вы знаете, кто я? – спрашиваю, глядя ему прямо в глаза, – если через две секунды не выпустите, то здесь будет съемочная группа с сотрудниками полиции». Сработало!

Обычно у интервьюера хорошо развито шестое чувство – умение почувствовать неладное. Я всегда говорю своим: если вы почувствовали какое-то внутреннее беспокойство, не заходите в квартиру. Если непонятно как действовать, советую тут же звонить мне, я разберусь. Был случай в Тюмени: попался моей женщине идиот. Она тут же набирает меня. Потом рассказывала: «Передала ему трубочку, он слушает и… начинает вытягиваться по стойке смирно».

Вы работаете не только в Татарстане – своем «домашнем» регионе. Замечали ли вы какие-то особенности работы в тех регионах, где бывали? Есть ли такие регионы, где вам комфортнее всего, а в каких, наоборот, не очень приятно проводить опрос?

Я обожаю Кавказ! Есть стереотипы, навязанные нам в отношении Кавказа. Когда я поехала в Дагестан, я даже маме не сказала. Иначе провожала бы меня как на фронт – там же всё время что-то взрывается, какие-то террористы… Дагестан для меня был открытием! Приехали в один горный аул, зашли в первый дом, опросили. Хозяин собирается, идёт с нами, я, говорит, вам помогу, подскажу, к кому. Зашли во второй дом, в третий – история повторяется. В итоге к концу опроса за нами шла демонстрация! Они все нас провожали!

У нас в Татарстане тоже гостеприимные люди. Легко работать было в Северной Осетии. Народ соскучился по общению.  А Чечня – она вообще перевернула моё сознание! Мне запомнился один пожилой мужчина, аксакал… Он очень известный человек во всей Чечне и в России. Я опрашивала его. Во время войны каждый вечер, когда стемнеет, он носил еду тем, кто сидел в подвалах в Грозном. Это в основном русские. Еду, которую готовила его жена. Из ям вытаскивал трупы – неважно, русский это или чеченец, – фотографировал и хоронил. У него есть картотека, с помощью которой до сих пор родственники находят своих убитых.

Центральная Россия отличается очень. Насколько народ озлоблен, агрессивен. Пензенская область образца 2004–2005 года оставила в памяти о себе грусть страшную. Тогда известно было, что пензенские молочные продукты очень вкусные.  Думали, напоследок накупим всего-всего и побольше. А нет ничего! Заехали в одно село, в другое… там разруха и пустота! Понятно, почему люди не очень рады нам были.

Но всё-таки пензенские более мягкие, чем липецкие, скажем. Хотя в том же Липецке мне сказали: вы орловских не знаете! Еще Толстой говорил, что самые вредные мужики – орловские. Может быть, так исторически сложилось.

А как ваши полёты к оленеводам? В начале беседы мы про них говорили. Много приходилось бывать на Крайнем Севере?

На Севере я работала много: Камчатка, Магадан, Чукотка… Интерес к этому есть, но работа очень тяжёлая. Во-первых, огромные расстояния, это надо понимать. Во-вторых, холод собачий, особенно если ещё и ветер. Кстати, в Сургуте очень много дагестанцев. Их обычно трудно уговорить поучаствовать в опросе, но, когда я им рассказываю, что объездила весь Дагестан, знаю районы, разбираюсь в народностях, сразу же другое отношение – практически родной человек.  Мне это очень помогало!

Случались и менее приятные истории. Обычно местные власти страшно боятся нас, предполагая, что мы приехали собирать на них какой-то компромат. Вот и на Чукотке однажды испугались нашего опроса и решили повлиять на меня через фээсбэшников. 

Тогда, в 2017 году, я прилетела на Чукотку в Угольные Копи, оттуда вертолётом в Анадырь. Дня через два в три часа ночи – телефонный звонок:

   – Инна?

   – Да, Инна.

   – Как у тебя дела?

   – Нормально, а кто это?

   – Это Андрей.

   – Какой Андрей?

   – Из ФСБ, нам с тобой поговорить надо.

Уж не знаю, насколько они были из ФСБ, но утром пришли трое.

   – Нам нужны данные, которые вы получите после опроса.

   – Для чего вам данные?

   – Мы должны откорректировать их как нам надо, цифры, которые нам нужны.

Я говорю:

   – Нет, это собственность заказчика.

В результате мне запретили выходить на улицу без пропуска, звонили, пугали, соблазняли…  У меня побывали все, начиная с фээсбэшников – кончая местными бандюганами. Это было полтора месяца ада!

Один их сотрудник приходил ко мне каждый вечер, примерно часов в двенадцать, сидел у меня, пытался выведать хоть что-нибудь. Но безрезультатно. Вместо того чтобы беседовать про результаты опроса, я как женщина из Татарстана решила показать наше национальное гостеприимство – приготовила ему эчпочмаки. Он ужинал у меня, мы общались с ним чисто по-человечески на разные темы. Но, представляете, потом мне звонили из администрации региона и кричали: «Мы знаем, что к вам ходит на ночь фээсбэшник». Ничем не гнушались!

В общем я так отбивалась от них, что они в итоге отстали. Может, подумали: «Ну её на фиг, мы же не знаем, кто там за ней стоит». Но было и другое обстоятельство. На моё счастье, включаю однажды телевизор, в программе «Время» выступает Шойгу и приводит данные ФОМ! Я тогда сразу же ссылку на этот сюжет отправила «своему» фээсбэшнику, может быть, это помогло.

История удивительная! Многие участники отрасли сталкиваются с похожими проблемами, но, конечно, вот так, чтобы каждый день приходили полуночные «гости»… Вообще, от коллег приходится слышать, что с правоохранителями стало сложнее находить общий язык. А если говорить о людях в целом, как, по вашим ощущениям, они воспринимают вас, и как это отношение менялось за годы вашей работы? 

Сотрудники полиции и правда действуют сейчас очень жёстко. Выдержать их наезды, извините, по-другому не могу сказать, тяжеловато бывает. Не всегда помогает даже «разрешительное» письмо от МВД – читать никто не хочет.

А если говорить о людях, тут волны настроений по отношению к опросам сменяют друг друга. Когда мы начинали, нас за серьёзных людей не держали, часто принимали за мошенников, а работу нашу считали полной ерундой. Потом наступили времена, когда социология стала популярна, по телевидению достаточно часто звучали данные опросов, и людям стало интересно в них участвовать. Я даже помню, в программе «Время» показывали, как работает интервьюер из ВЦИОМа.

Помню, в конце 90-х, когда только начала работать, мы делали опрос в интересах мехового объединения «Мелита» (было у нас такое): ходили по квартирам и спрашивали про количество меховых изделий в семье, их качество, стоимость и т. д. Наш профессиональный интерес по тем временам можно было истолковать очень неоднозначно! Поэтому, когда я принесла заполненные анкеты, мои руководители сначала не поверили, что люди сами дали мне эту информацию… 

Спустя какое-то время, уже в 2000-х, мы опять скатились до «мошенников», потому что по квартирам стали ходить липовые газовщики, пожарные, соцработники и прочая сомнительная публика. Они и сейчас ходят. Недавно звонит интервьюер из Тюмени и жалуется: меньше половины респондентов согласились оставить телефонные номера для контроля, потому что в этом доме накануне какие-то мошенники «вентиляцию почистили».

Сейчас много скепсиса у людей по поводу опросов, мол, толку от них всё равно никакого нет. Часто приходится слышать фразы: «От нас ничего не зависит», «Да что мы можем». И разочаровываешься, и пугаешься, и обида точить начинает, когда видишь, что люди, образно говоря, раздавлены.

Агрессивность и подозрительность – вот что мне не нравится в человеческих отношениях сейчас. Люди всё время как бы прощупывают, проверяют твои намерения. Мне кажется, что они делают это, потому что боятся, ведь лучшее средство защиты – это нападение. Мне не нравится, что всё время приходится держать этот удар и проявлять жёсткость, чтобы к тебе относились по-человечески.

И в то же время я не могу сказать, что люди становятся хуже. Они всякие. Может, я такая оптимистичная дура, но я считаю, что хороших людей больше, чем плохих. Везде есть интересные, адекватные, с чувством собственного достоинства люди. В общем, как бы там ни было, я своим сотрудникам всегда говорю: если вам за этой дверью нахамили, то за следующими пятью дверьми вы встретите людей, которые очень вас ждали.